Петр Киле - Свет юности [Ранняя лирика и пьесы]

Всюду небо и небо,
И земля — до небес!
Ребятишки, что негры,
А Лариска — как бес!

У нее-то силенки?
Не смеши-ка парней.
Ах, зеленые елки,
Не угнаться за ней!

Солнце бесится летом.
В небе сизая синь.
Брызжет пот, как из лейки,
Со сверкающих спин.

Приударили б в гонги,
Эй, степные грома!
Как Винсента Ван-Гога,
Солнце сводит с ума…

Ворошим мы пшеницу.
В небе звезды снуют
А под утро нам снится
Общежитье в раю.

Играют парни скупо,
С усмешкою в глазах.
Играют так, от скуки,
В костюмах и плащах.

Придет она, прищурится
И встанет меж парней,
Веселая и шустрая…
И мяч летит над ней!

Она к нему навстречу
Вся тянется, светла!
Как кудри треплет ветер!
Куда Земля ушла?

Движенье ног и тела.
Улыбка — похвала.
Играла, как летела.
Смеялась, как звала.

Глаза, глаза живые!
И парни бьют сплеча,
Как будто бы впервые
Постигли суть мяча.

В детстве мы как ни беспечны,
Не могли мы жить без песни —
Днем, и ночью, и с утра,
А тем паче у костра.

Пели над водою длинной,
Над заснеженной долиной…
Если непогода, — что ж! —
Пели в ветер, пели в дождь.

Песня русская, о, чудо!
Вот, когда смотрю отсюда
В детство радостей и бед,
Все струит лишь чистый свет.

Знаю, были голод, холод,
Смерть отца за дальний город,
Мамин враг — туберкулез,
Одиночество до слез…

Детство с песнею слилось.
Все к прекрасному свелось.

Сугробы — словно Гималаи!
Летим, как слаломщики, мы.
За нами вслед собаки с лаем
Несутся из конурной тьмы.

Хорош мороз — сердит он слепо.
Бьет по щекам нас справа, слева…
И так же, как из дымных труб,
Струится пар меж наших губ.

Так можно отморозить руки.
Заиндевел со мною Пушкин.
И вот порог — мороза нет,
Вступаем робко в теплый свет.

Теперь куда? Вошло в привычку
Ходить хоть изредка в Публичку.
Но детство помню, как никто:
И что б не отдал я за то,

Чтоб снова пар в дверную щелку
Струился, словно конфетти,
И, грея руки, губы, щеки
На теплой извести печи,
Спросить впервые: «Есть Толстой?»
Впервые видеть том восьмой.
Впервые взять его домой!

Сидела женщина за мною.
Смотрела в окна далеко…
Троллейбус мчался над Невою.
Мне было весело, легко.

Да, помнится, такое было:
Лесное озеро — оно
С меня усталость разом смыло,
О том не ведая само.

А после шел я перелеском…
Я унесу ее с собой,
Когда она сойдет на Невском,
Сольется с уличной толпой.

Ей жить во мне — без слез, без муки —
Счастливой, светлой, как тогда!
И согревать иные руки.
И прояснять иным года.

— Ишь, чего он хочет!
Вот уж нет! Извини! —
И девчонка хохочет,
Спотыкаясь о пни.

Мы вступаем в болото.
Под водой мощный мох.
И загар с позолотой
Заискрит с мокрых ног.

И девчонка хохочет,
Прячась в даль и в кусты,
То вся гневом клокочет,
То тиха, как цветы.

Так брести нам до ночи.
Наплывут облака.
Влажный мох нам замочит
Спины, руки, бока…

— Хочешь?
— Хочешь, — с березкой
И с усмешкой шмеля,
С красной лилией броской
Враз исчезнет земля.

Кто живет? Что делает?
Словно сквозь века,
В рощах стынет белое —
Палатка рыбака.

Над лодкой зелень луга.
В слоистой глине ржа.
Весла друг возле друга
Без трепета
                    лежат.

На быках,
                 длинных, тощих,
Как в рисунках детей,
Который день на солнце
Сохнет груда сетей.

Сети нависли лохмато,
Таинственны и грустны,
Точно занавес МХАТа
В выходные дни.